а ещё Макаров Анатолий

а ещё Макаров Анатолий, писатель, очень похож на моего дедушку, очень трогательно и сильно любимого в детстве моего деда, который рано умер. дед был блокадником. после войны работал на скорой помощи и мы маленькие его провожали на смену, всегда кричали: "Деда, зелёной улицы!!". у него сердце отказало, и операции не помогли. и потом я очень тосковала по нему.

вот сейчас наткнулась на статью Макарова и он напомнил мне о дедушке, похож на него, и пишет с какими-то похожими интонациями, как мой дед говорил или рассказывал о чем-нибудь.

==> статью помещу в комментах. про автомобили

Автоопричнина
Анатолий Макаров, писатель
По складу характера я не автомобилист. Потому что растяпа, мямля, погруженный в свои рефлексии пешеход. Я - автомобилист, если можно так сказать, умозрительный, воспринимающий авто с точки зрения чисто эстетической как некий самодвижущийся художественный объект, как деталь городского пейзажа, как симбиоз технической и дизайнерской мысли.
Помню, что еще в пионерском возрасте умел отличать трофейные "Мерседесы" от "Хорьхов" и "Майбахов", наизусть знал всю иерархию "Опелей" - от "кадета" до "адмирала", лендлизовский "Додж" не путал с "Виллисом", уважал редкие "Бьюики" и "Паккарды" и безоговорочно пленялся, может быть, единственным на всю Москву "Роллс-Ройсом" с бегущей гончей на капоте и особым трубным гласом вместо обычного бибиканья. (Звуковые сигналы в те годы никто не запрещал, они составляли главную тему непрерывной городской симфонии.) "Мальчик был в семье европеец", - писал о себе Юрий Олеша, имея в виду свое гимназическое увлечение авиацией. Так вот, в этом смысле все мы как один, послевоенные городские огольцы, были европейцами, поскольку посредством автомобильных фирм и терминов приобщались к достижениям техники, моды и вообще современного стиля жизни.
О том, насколько мы от него отстали, я догадался в конце 80-х, когда после восемнадцати лет необъяснимого запрета на неделю приехал в Европу. В самую что ни на есть европейскую - в Швейцарию, в Женеву, где как раз в это время проходил всемирный автомобильный салон и вообще по улицам ездили машины всех существующих на свете марок, лишний раз подчеркивая космополитизм здешнего быта. К тому, что каталось по улицам советских городов, на что копили и записывались, чего годами, как манны небесной, ожидали советские люди, все эти породистые экипажи не имели, казалось, никакого отношения. Если это автомобили, приходила в голову мысль, то в Москве в качестве средств передвижения используется нечто другое, а если автомобили там, значит, всему здешнему транспорту надо подыскивать какое-то иное название.
"Звероподобный джип, оголтело несущийся неведомо куда, вдаль, в бездну, в тартарары, давя и распугивая все живое, - вот метафора современной России"
Ныне никакая самая престижная поездка за рубеж в плане чисто автомобильных впечатлений не потрясет ваше воображение. В известном смысле все наше постперестроечное вхождение в общество цивилизованных наций есть постепенное и неуклонное расширение автомобильного спектра на улицах российских городов. Еще недавно слово "Тойота" содержало у нас едва ли не высший мистический смысл, ныне машина этой марки привлекает к себе внимания не больше, чем детская коляска. "Мерседес" давно уже панибратски зовется "мерсом". Даже "Вольво", эта вечная несбыточная российская мечта, сделалась на дорогах обыденностью. Надо ли говорить, как бескорыстно и бурно радовался я этой чуть запоздалой автомобилизации. Почти, простите за дерзкое сравнение, как Чехов, который, по свидетельству современников, в каждом новом доме на улицах родной Москвы, во всяком вагоне электрического трамвая видел чисто житейское, а потому особо надежное укоренение европеизма на российской родимой почве. Вот и я рассуждал примерно таким же образом, теша себя надеждой, что обладание элегантными сильными машинами мало-помалу смягчит российские нравы, исподволь приучит народ к той самой бытовой будничной цивилизованности, которая сама по себе лучшая основа для демократии. Нет, конечно, прямой зависимости общественного благоустройства от уровня моторизованности населения, но все-таки, согласитесь, что в странах немоторизованных его, как правило, не наблюдается.
Так, повторяю, рассуждал я и даже находил некоторые подтверждения этой своей доморощенной теории. Но неожиданно перестал находить.
Однажды на родных вдоль и поперек исхоженных улицах начал я испытывать странное, почти иррациональное беспокойство. Будто кто-то меня не то чтобы преследует или гонит, но вроде бы оттирает куда-то, на обочину бытия. Словно ни с того, ни с сего сделался я чужим там, где родился и вырос. Будто подстерегает меня на знакомых до боли мостовых какая-то опасность. И будто бы вообще любимый город захвачен некоей агрессивной безжалостной силой.
Он и захвачен. А сила эта - джипы любого существующего на свете производства: американского, немецкого, японского, корейского - всевозможные "лэнд- и рэнджроверы", "рэглеры", "эксплореры", "трупперы", "галлоперы". Созданные, как свидетельствуют названия, чтобы исследовать необжитые земли, колесить по пустыням и тундрам, перевозить вооруженных до зубов спецназовцев, они колесят по Москве, разгоняют испуганные стада "Москвичей", "Жигулей" и прочей пузатой мелочи, создают на мирных проспектах и площадях ситуацию высадки десанта или африканской охоты-сафари, подавляют психику и без того не самых уравновешенных граждан. Зачем их столько в городе, этих загримированных под мирные гражданские машины броневиков, этих танков во фраках, этих БТРов с тонированными пуленепробиваемыми стеклами, устрашающими хромированными клыками, прожекторами, сиренами и прочими наворотами и прибамбасами? Конечно, московский асфальт не самый безупречный в мире, но все же он не саванна, не сельва, не гренландский ледник, не болото на острове Ява, какой смысл превращать нормальную цивилизованную жизнь в экстремальное приключение? Для чего ощущать себя не культурным приветливым автомобилистом, а самоуправным опричником, одно появление которого в перспективе улицы нагоняет на окружающих страх? И что такое эта мода на крутые опасные внедорожники - просто очередная причуда новых богачей или подсознательное, подкорковое желание показать, кто в стране хозяин?
Конечно, в этих моих словах нетрудно обнаружить привкус излишней литературной эмоциональности... Однако я и впрямь уверен, что воинственные джипы - это, быть может, неосознанная, но явная демонстрация собственного могущества. Знак принадлежности к сословию, подмявшему под себя всю страну. Свидетельство победительного презрения к разной вшивой публике, не только пешеходной, но и передвигающейся в обычных машинах, а заодно и к законам, и к морали, и ко всей этой вашей культуре. Какая мораль, какая культура, если главное - это нахрап и наезд. Нет, не случайно, бандитская по эстетике, по психологическому типу машина сделалась отличительным признаком нашего так называемого "бомонда". И не верю я никаким ссылкам на простительную слабость к мощным двигателям и комфорту. На самом деле это слабость к силе, к безнаказанности, к хамскому своеволию.
На улицах Парижа, Лондона, Рима джипов практически не встретишь. Там что, нет богатых людей? Нет прирожденных автомобилистов, фанатов скорости, мощности, всепогодности и прочих технических достоинств? Но там еще есть нормальный здравый смысл, есть правила приличия, не позволяющие пугать и третировать сограждан, и, наконец, неотделимый от собственного достоинства хороший тон, который запрещает бизнесмену, банкиру, поп-звезде и даже вольному художнику уподобляться гангстеру.
"Эх, тройка, птица-тройка!" Устарел незабвенный Николай Васильевич. Звероподобный джип, оголтело несущийся неведомо куда, вдаль, в бездну, в тартарары, давя и распугивая все живое, - вот метафора современной России, ее правящей элиты.
И еще одна примета времени: за рулем этих сияющих монстров все чаще замечаю юных прелестниц. Тут какая-то ассоциация по Фрейду искушает сознание: видимо, неутомимая техническая мощь и гламурная женственность безотчетно дополняют и оттеняют друг друга.