- Вера, - начал Павел
дикая вишня
offline
- Вера, - начал Павел Константиныч, - Михаил Иваныч делает нам честь,
просит твоей руки. Мы отвечали, как любящие тебя родители, что принуждать
тебя не будем, но что с одной стороны рады. Ты как добрая послушная дочь,
какою мы тебя всегда видели, положишься на нашу опытность, что мы не смели
от бога молить такого жениха. Согласна, Вера?
- Нет, - сказала Верочка.
- Что ты говоришь, Вера? - закричал Павел Константиныч; дело было так
ясно, что и он мог кричать, не осведомившись у жены, как ему поступать.
- С ума ты сошла, дура? Смей повторить, мерзавка-ослушница! - закричала
Марья Алексевна, подымаясь с кулаками на дочь.
- Позвольте, маменька, - сказала Вера, вставая: - если вы до меня
дотронетесь, я уйду из дому, запрете, - брошусь из окна. Я знала, как вы
примете мой отказ, и обдумала, что мне делать. Сядьте и сидите, или я уйду.
Марья Алексевна опять уселась. "Экая глупость сделана, передняя-то
дверь не заперта на ключ! задвижку-то в одну секунду отодвинет - не
поймаешь, уйдет! ведь бешеная!"
- Я не пойду за него. Без моего согласия не станут венчать.
- Вера, ты с ума сошла, - говорила Марья Алексевна задыхающимся
голосом.
- Как же это можно? Что же мы ему скажем завтра? - говорил отец.
- Вы не виноваты перед ним, что я несогласна.
Часа два продолжалась сцена. Марья Алексевна бесилась, двадцать раз
начинала кричать и сжимала кулаки, но Верочка говорила: "не вставайте, или я
уйду". Бились, бились, ничего не могли сделать. Покончилось тем, что вошла
Матрена и спросила, подавать ли обед - пирог уже перестоялся.
- Подумай до вечера, Вера, одумайся, дура! - сказала Марья Алексевна и
шепнула что-то Матрене.
- Маменька, вы что-то хотите сделать надо мною, вынуть ключ из двери
моей комнаты, или что-нибудь такое. Не делайте ничего: хуже будет.
Марья Алексевна сказала кухарке: "не надо". - "Экой зверь какой,
Верка-то! Как бы не за рожу ее он ее брал, в кровь бы ее всю избить, а
теперь как тронуть? Изуродует себя. проклятая!".
Пошли обедать. Обедали молча. После обеда Верочка ушла в свою комнату.
Павел Константиныч прилег, по обыкновению, соснуть. Но это не удалось ему:
только что стал он дремать, вошла Матрена и сказала, что хозяйский человек
пришел; хозяйка просит Павла Константиныча сейчас же пожаловать к ней.
Матрена вся дрожала, как осиновый лист; ей-то какое дело дрожать?
просит твоей руки. Мы отвечали, как любящие тебя родители, что принуждать
тебя не будем, но что с одной стороны рады. Ты как добрая послушная дочь,
какою мы тебя всегда видели, положишься на нашу опытность, что мы не смели
от бога молить такого жениха. Согласна, Вера?
- Нет, - сказала Верочка.
- Что ты говоришь, Вера? - закричал Павел Константиныч; дело было так
ясно, что и он мог кричать, не осведомившись у жены, как ему поступать.
- С ума ты сошла, дура? Смей повторить, мерзавка-ослушница! - закричала
Марья Алексевна, подымаясь с кулаками на дочь.
- Позвольте, маменька, - сказала Вера, вставая: - если вы до меня
дотронетесь, я уйду из дому, запрете, - брошусь из окна. Я знала, как вы
примете мой отказ, и обдумала, что мне делать. Сядьте и сидите, или я уйду.
Марья Алексевна опять уселась. "Экая глупость сделана, передняя-то
дверь не заперта на ключ! задвижку-то в одну секунду отодвинет - не
поймаешь, уйдет! ведь бешеная!"
- Я не пойду за него. Без моего согласия не станут венчать.
- Вера, ты с ума сошла, - говорила Марья Алексевна задыхающимся
голосом.
- Как же это можно? Что же мы ему скажем завтра? - говорил отец.
- Вы не виноваты перед ним, что я несогласна.
Часа два продолжалась сцена. Марья Алексевна бесилась, двадцать раз
начинала кричать и сжимала кулаки, но Верочка говорила: "не вставайте, или я
уйду". Бились, бились, ничего не могли сделать. Покончилось тем, что вошла
Матрена и спросила, подавать ли обед - пирог уже перестоялся.
- Подумай до вечера, Вера, одумайся, дура! - сказала Марья Алексевна и
шепнула что-то Матрене.
- Маменька, вы что-то хотите сделать надо мною, вынуть ключ из двери
моей комнаты, или что-нибудь такое. Не делайте ничего: хуже будет.
Марья Алексевна сказала кухарке: "не надо". - "Экой зверь какой,
Верка-то! Как бы не за рожу ее он ее брал, в кровь бы ее всю избить, а
теперь как тронуть? Изуродует себя. проклятая!".
Пошли обедать. Обедали молча. После обеда Верочка ушла в свою комнату.
Павел Константиныч прилег, по обыкновению, соснуть. Но это не удалось ему:
только что стал он дремать, вошла Матрена и сказала, что хозяйский человек
пришел; хозяйка просит Павла Константиныча сейчас же пожаловать к ней.
Матрена вся дрожала, как осиновый лист; ей-то какое дело дрожать?
